Только изредка вдруг ярко мелькнет в памяти
обрывок образа, — какой-нибудь «лист зеленый, яркий, с жилками, и солнце блестит», — и сердце сожмется в тоске по далекому и недостижимому.
Неточные совпадения
«Так уж», «нет уж» — невольно припоминалось мне, и сзади этих бессмысленных словесных
обрывков появлялся упорствующий
образ непочтительного Короната, на котором, по какой-то удивительной логике, непочтительность должна отозваться голодом, холодом и всяческими лишениями.
Я видал, как они все эти
обрывки нитей терпеливо разбирали, связывали их кусочек с кусочком, наматывали образовывающуюся таким
образом пеструю, разноцветную нить на длинные шпули; потом их трастили, ссучивали еще толще, растягивали на колышках по стене, сортировали что-нибудь одноцветное для каем и, наконец, ткали из этих «поплевок» через особое бердо «поплевковые одеяла».
Крутился вихрь, — какая-то сумасшедшая смесь гордо провозглашаемых прав и небывалого унижения личности… Мелькали клочья растерзанных понятий о собственности, тени обесцененных человеческих жизней, осмеянные
образы обезображенных христосов и богородиц, призывы к братству и ненависти,
обрывки разорванных брачных цепей, выброшенные яти и еры, спутавшиеся числа календарных стилей.
Ее
образ, блестящий, обаятельный, предстал перед ним. Она, как живая, сидела перед ним здесь, на этом самом кресле, около которого валялся этот
обрывок ленты, но не та Мадлен, какой она была за последнее время, а та, которую он помнит в Париже, и от одного присутствия которой у него кружилась голова, мутилось в глазах.